Еще окончательно не развеялся дым (по крайней мере, информационный) от ростовского мега-пожара в августе, еще не судьба выгоревших кварталов, а столица Дона вновь столкнулась с острым кризисом, вызванным огненной стихией.

Нужно признать, что даже в совокупности все возгорания уходящей недели не дотягивают по масштабам и последствиям до событий 21 августа. Но тут вступает в дело контекст. Если месяц назад пепелища «Говнярки» стали новостью общероссийского характера, то сейчас, напротив, федеральная лента взвинчивает нервозность вокруг новых возгораний.

По всей стране (а в первую очередь по ее крупным городам), прокатилась волна ковровых бомбардировок. «Сбрасывали», правда, не сами бомбы, а анонимные телефонные звонки, что они где-то заложены. Счет эвакуированных объектов – вокзалов, ТРЦ, других мест массового скопления народа — пошел на сотни. Число потревоженных людей – тоже сотни, но уже тысяч. Официоз реагирует на происходящее скупо и глухо, неофициально и полуофициально высказываются самые разные версии, от атаки уважаемых западных или заподноподчиненных партнеров до сложных внутриполитических интриг. Естественно, обыватель напуган. В Ростове, находящемся между зоной открытого украинского-донбасского конфликта и потенциально всегда взрывоопасным Кавказом (к которому, в свою очередь, примыкает кипящий Ближний Восток), поводов нервничать хватает особо.

Поэтому, когда 21 сентября по городу пробежала информация, что в переулке Семашко полыхает огнем десятиэтажное здание гостиницы Torn House, вряд ли кого-то могла удивить мгновенная эскалация невроза. Пожар – в самом центре и сердце города, совсем неподалеку городская администрация. Непосредственно к гостинице примыкают жилые дома и детский сад. Место людное, с высокой проходимостью, множеством припаркованных автомобилей. Они, кстати, и стали первыми жертвами пожара, вспыхивая и выгорая — иные дотла, а иные частично, от падающих на них фрагментов гостиницы.