В августе 2017 года художника осудили на восемь лет за сбыт наркотиков.

Произведения Серова выставляются по всему миру, хранятся в музеях и частных собраниях России и других стран – Великобритании, Франции, Германии, США, Японии. Жанр его работ искусствоведы определяют как пересечение наивного искусства, поп-арта и концептуализма.
Мы навестили его в мастерской.

– Как обычно проходит ваш день?

– Встаю, идём в столовую. Потом проверка, потом прихожу и работаю до обеда, потом иду на обед, после обеда где-то полчаса-час отдыхаю и снова сюда прихожу.

– Получается, вы часов шесть каждый день рисуете?

– Точно, шесть часов, да.

– Вы один в этой мастерской работаете?

– Раньше нас было больше, сейчас только трое человек.

– А больше – это сколько?

– Человек 6-7.

– Вы продолжаете писать в наивном стиле?

– Это ближе к реализму, то, что я сейчас делаю. А когда я на свободе работал – это было наивное искусство или примитив.

– Часто бывает, что другие просят их нарисовать?

– Просят, да. Я рисовал портреты каких-то их знакомых, родственников.

– Какое количество работ вы написали за это время? Хотя бы примерно.

– Я не считал. Вначале считал, но перестал.

– Сейчас вот над этой картиной работаете?

– Да, это копия Шишкина. Вот Ван Гог, «Подсолнухи». Копия тоже. Эти горы с фотографии делал. В блокноте зарисовки – ближе к книжной графике. Вот, видите, такая тематика. Тюремная немножко. Это не конкретные люди, я их придумал. Собирательный образ.

– Как думаете, каким будет ваше творчество после освобождения?

– Я об этом ещё пока не думаю. Наверное, такое же, как и было.

– Совсем ничего не поменяется?

– Что-то поменяется. Но ещё пока не знаю.

– Где вы берёте материалы: холсты, рамы?

– Обрезки материала на промке берём.

– Это то, что производят на промышленном производстве?

– Да, там потолки производят. Берём потолочную ткань по возможности. Но этот материал не очень подходит. Синтетика, краска плохо ложится. Не подходит. Как бы пробую, своего рода это эксперимент. На промке два вида материала потолочных. Один подходит, а другой как бы меньше.

– Вы там не пробовали работать?

– Пробовал. Там была художественная студия, мастерская. Это было в 2019 году. А потом сюда перевели.

– Когда вы пришли в эту мастерскую, она такая же была?

– Практически так всё и было. Только вот здесь стеллажи появились.

– Для вас делали?

– Ну, сами, заключённые. Потом просто освободился тот парень, который стеллажи делал.

– Как условия в мастерской? Зимой тепло, летом прохладно?

– Ну, сейчас вон греет, можно ещё добавить огоньку. А летом жарко. Потому что здесь напрямую крыша. В принципе, терпимо.

– Другие художники, которые с вами в этой мастерской работают, они с образованием? Или самоучки?

– Таланты есть. Образования нет.

– К вам в ученики кто-нибудь просится?

– Несколько человек просили. Но я не беру. Просто надо или рисовать, или преподавать. Одновременно сложно. Я два года преподавал в школе-то, когда закончил университет. Не понравилось, не моё это.

– Что-нибудь именно для колонии делаете? Стенгазеты или типа того?

– Делал на администрацию Сурикова картину «Утро стрелецкой казни». Большая картина по формату была. Потом делали на детский дом. Там у них было мероприятие какое-то историческое, театрализованное действие. Щиты им делали и мечи. Ещё волка и зайца из «Ну, погоди!» рисовал для учреждения где-то недалеко от Краснодара.

– Часто колония помогает детским организациям?

– Я раза три-четыре помогал по оформлению.

– Как у вас, вообще, условия пребывания?

– Нормально, только скучно, хочется немножко больше общения. Здесь оно сужено.

– Как вы новости узнаете?

– Газета «Краснодарские Известия» по четвергам приходит. И по телевидению. В комнате, где я ночую. В каждой такой комнате свой телевизор.

– Читаете что-нибудь?

– Булгакова читал. Потом «Сто лет одиночества». Историческое – Кутузов, Суворов. Кажется, всё на этом.

– А здесь библиотека большая?

– Большая, но не очень. Ну, как бы там… Немножко исторический такой уклон.

– Что вас сейчас вдохновляет?

– Не знаю.

– Ну, вы вот смотрите в небо, оно может вас вдохновить?

– Ну, не знаю, может, и вдохновляет. Природа – да, вдохновляет.

– Получается, Шишкин помогает?

– Шишкин, да, помогает.

– А в церковь вы ходите?

– Раньше больше ходил, сейчас всё меньше.

– Держите связь с семьёй?

– Мама умерла недавно. С женой я давно разведён. Сыну 32 года, с ним связь поддерживаю.

– Вам сюда пишут письма?

– Два или три человека написали. Один в Питере живет, Денис Серенко. Ещё девушка из Краснодара. Я с ней ни разу не сталкивался. Елена Терешкова. Написала мне после того, как в 2019-м моё первое интервью отсюда вышло.

– Кем были ваши родители?

– Отец был экономистом, работал в Крайисполкоме. А мама работала инженером.

– Получается, вы первый творческий человек в семье?

– Да. 

– А почему вы выбрали стезю художника?

– Благодаря бабушке. Это она сказала моей маме, что я неплохо бы рисую и хорошо бы меня как-нибудь устроить.

– И все, путь был выбран?

– Да, уже как бы так. Закончил художественную школу Пташинского. Потом в университет поступил.

– Почему вам больше близко наивное творчество, детское?

– Не знаю. Ну, просто мне это ближе. Я хотел поехать в Москву, на студию «Союзмультфильм». А потом это желание ушло куда-то. Я женился, началась семейная жизнь. Уже в Краснодаре хотелось остаться работать.

– А сейчас у вас есть какие-то планы, мечты?

– Хочу в Питер съездить ещё. Я там был уже два раза. Когда учился, ездил на историческую практику. И потом, когда уже с московской галереей сотрудничал, ездил на выставку в Ленинградский Союз художников.

– Как ваше здоровье?

– Нормально здоровье. Только зубы сыпятся.

– Это ничего, это поправимо.

– Ну, это в шестьдесят лет.

– Напомните, когда вы должны уже выйти?

– В мае 25-го.

– Вы подавали на УДО?

– Было, отказали.

– Почему?

– Мне характеристику написали не очень. Там были кое-какие наказания, но прошло уже время, они истекли, уже погашены. А так нет никаких причин, чтобы не выпустить.

– Получается, не хотят вас отпускать?

– Ага, ценного работника (смеётся).

– Вы не хотите ещё раз подать?

– Не, я думал на ИПР подать.

– Это как?

– Чтобы остаток строка принудительными работами заменили.

– И каковы шансы?

– Попробуем. Займёмся.